Книга Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

Жалеет всякую тварь, не пропускает ни одного страждущего… И тут меня словно с головы до ног пронизало током. Мой внутренний бес оскалился, улыбкой коварной, кривой: да ведь это именно та Ирина, жалеющая всех, прощающая всем; тихая, кроткая, молчаливая, когда говорили другие, понаглее, почернее, напористее; та Ирина, которую я когда-то подумывал затащить в постель. В свое время я пресытился феминистками и авангардистками, уверенными в себе и пробивными, почему бы не вкусить, наконец, серую мышку, неприметную, зашоренную, задвинутую в самый дальний угол жизненного пространства? Чем черт не шутит, авось выгорит? И может быть, соблазнив Ирину, я таким образом навсегда распрощаюсь со своим прошлым и передо мной откроется новая, яркая жизнь?

Я шагнул во двор школы и крикнул, не дойдя нескольких метров:

— Ирина, привет!

Ирина обернулась, прищурилась и, узнав меня, улыбнулась. Ямочки на щеках — до чего ей идут!

— Привет.

— Не знал, что ты кормишь всех котов в округе, хотел бы и я быть на их месте, — с усмешкой сказал я, чем опять вызвал у девушки улыбку.

— Тебя тоже покормить?

— Только из твоих рук.

— Ладно, как-нибудь покормлю.

Я снова переключился на кошек, особенно на серую с небольшим черным пятнышком на левом ушке. Да, да, заметил, обратил внимание. Да что ты говоришь? Видела, как ее гоняют мальчишки? Вот негодники! Какая ты смелая! И добрая! Но зря не бережешь себя.

— Куда ты так нагрузилась? — спросил я, удивляясь, как Ирина собралась нести такую тяжесть через весь город, ведь она жила почти на другом краю. — Может, тебе помочь?

— Нет, спасибо, — как-то неуверенно ответила она. — Я уже привыкла. Да и у тебя самого огромная сумка.

— Ха, сумка! Сейчас мигом брошу ее и провожу тебя. Вон мой дом, — показал я на свою девятиэтажку. — Погоди немного, передохни.

Я сломя голову понесся домой, ракетой взметнулся на свой этаж, кинул сумку в прихожку и обратно. Но Ирина не стала дожидаться меня, когда кошки все подъели, побрела дальше, однако ушла недалеко — чем она там затарилась? Продуктов набрала, наверное, на целую неделю.

— Что ж ты меня не дождалась? — нагнал я ее и ухватился за одну из сумок. Сумки и вправду оказались, словно набитые кирпичами.

— Я думала, ты пошутил, — негромко сказала Ирина, подняв на меня чистые глаза.

— Мы столько лет друг друга знаем, — сказал я с упреком. — Разве я когда подшучивал над тобой?

— Нет, — сказала Ирина.

— Вот видишь. — Я отобрал у нее и вторую сумку. — Пошли.

— Неудобно как-то.

— Чего неудобного-то?

— Увидят.

— И что?

— Подумают, кто такой, чего…

— Да ладно тебе, идем, не надрывать же из-за этого руки!

— Мне не привыкать, — чуть слышно произнесла Ирина, потом сказала погромче: — А ты ничем не занят? Может, я отвлекаю тебя?

— Свободен, как сокол: жена от меня ушла, работой не загружен — вольная птица!

— Серьезно?

— Куда серьезнее! В тот же день, как я рассчитался, она и ушла. Видать, не устроил ее тунеядец.

Ирина внезапно остановилась, посмотрела на меня сочувственно:

— Очень жаль.

— А мне нисколько, — сказал я, не снижая настроения. — Значит, так было угодно судьбе.

— Очень жаль, — Ирина снова понурилась.

— Да оставь, идем уже, что ты замерла, все нормально, — я поманил Ирину за собой. — Как вы там? Что нового на заводе, в цехе?

Несмотря на то, что я работал на заводе через «не хочу» и ушел чуть ли не с боем, сама работа мне нравилась, да и с некоторыми людьми я сошелся близко, можно даже сказать, скучал по ним, в том числе и по девчонкам своего отдела.

Ирина поведала о том, что знала. Цех скорее всего в ближайшее время переведут на трехдневный режим работы — не хватает ресурсов, нет прежнего сбыта продукции, да и мои злополучные экспериментальные шестерни приостановили — не получается что-то у них с качеством. От этого многие стали сами уходить с завода, так что теперь и сокращать никого больше не надо.

Я посмеялся про себя: мне не хватило какого-то месяца, чтобы ситуация на заводе окончательно прояснилась.

Ирина в свою очередь спросила меня о моем житье-бытье. Я ничего не таил, честно признался о своей торговле на рынке, но сказал, что не уверен, буду ли вообще заниматься этим в дальнейшем: меня больше привлекала работа с техникой, с машинами, чем торговля. Торговля — это так, временно, ненадолго перебиться, чтобы не умереть с голоду.

— Но это не всем дано, — сказала Ирина. — Вот у меня никогда не получалось, а ты, я помню, когда-то на заводе даже чаем приторговывал.

— Было дело, — я не стал юлить.

Когда из магазинов многое исчезло, мы с одним товарищем стали мотаться в Москву, закупали грузинский или индийский чай в небольших бумажных кубических пакетиках, толкали из рук в руки по цехам. Но это было в начале девяностых, теперь и этого чая днем с огнем не сыщешь.

— Но что это мы все про меня, да про меня. Ты-то как? Чем занимаешься после работы? Встречаешься ли с кем?

— Нет, ни с кем не встречаюсь, — то ли с сожалением, то ли без, но честно ответила Ирина.

Я сразу ушел от темы ее личной жизни, не хотел дальше мусолить, перевел разговор в другое русло:

— Как же ты этих котов-то нашла?

Ирина сразу загорелась и всю оставшуюся до ее дома дорогу рассказывала о кошках из школьного двора: какая запуганная была рыженькая, как она еле-еле начала сперва выманивать ее из-под плит, потом приучать есть вместе со всеми; как впервые заметила ту, что с пятном на ушке, та тоже долго не решалась подойти, стояла в стороне и смотрела…

Наконец мы приблизились к дому Ирины.

— Дальше не провожай меня, пожалуйста, не хочу, чтобы соседи увидели.

— Как скажешь, — не стал я настаивать, но неожиданно выпалил:

— Может, увидимся вечером? Погуляем?

Ирина замешкалась, посмотрела на меня задумчиво, потом сказала: